Малкиня тряхнул головой, при этом оступился, поскользнувшись на мокрой траве. Дождь, все время сеет дождь, мелкий, изводящий, от которого отсыревают тетивы и нет возможности растянуть во всю силу лук. Был ли это просто дождь или его наслали? Нет, древляне отменные стрелки, им этот дождь невыгоден. Разве только… И Малкиня сумеречно поглядел на низкую тучу, висевшую над головой, скрывающую небо. В такую погоду, когда небо закрыто, особенно могучи темные подземные силы. Но пока день не окончен, они не могут проявить себя. И тогда… Но полноте – что тогда? Уж не струсил ли ведун Малкиня до срока?
Он заставил себя отвлечься от гнетущей тревоги. Да и что может быть хуже той резни, какую он наблюдал сегодня воочию? И Малкиня стал размышлять о князе Мале… который уже не был Малом. И вдруг понял еще одну причину, отчего не уходит к своим. Ибо если ему и было к кому еще идти у древлян, так это к князю Малу, который некогда возвысил его, приблизил к себе, сделал советником, и к которому Малкиня по-своему даже привязался, жалел и готов был ему служить. Но Мала не было среди древлян. Были лишь волхвы, поклонявшиеся Чернобогу. Был Маланич и был Шелот, который принял образ Мала. И это означало лишь одно: Мала больше нет на свете. Его убили волхвы, чтобы вершить свою волю. А значит, у древлянского племени не было главы. Малкиня же не желал служить волхвам и тем темным силам, каким они поклоняются.
Он думал об этом весь остаток дня, пока помогал перетаскивать тела павших, облегчал страдания раненых. Ему пришлось врачевать как русичей, так и стонущих в полубеспамятстве древлян – ему не мешали, и он делал все, что мог, как для своих, так и для чужих.
Порой он слышал, о чем разговаривают русские воеводы. Тот же Асмунд отдавал приказ собрать, уложить своих павших в одном месте, покрыть валежником, осмолить и поджечь. Не следовало оставлять тела не погребенными, таков обычай. Кто-то из варягов переживал, что они не могут найти тело убитого ярла Грима. Варяги переговаривались, что тело их предводителя, должно быть, лежало недалеко от Искоростеня, в той свалке тел, к которой их не подпускали древляне, обрушивая град камней, едва русичи пытались подойти туда. Оставалось надеяться, что они отыщут тело ярла, когда стемнеет. И даже ворчали, что древляне столь дики, что и собственных павших оставили лежать, и русичам не позволяют похоронить своих. Совсем забыли обычаи, гнева богов на них нет!
Когда они, усталые и мрачные, собрались вокруг погребального костра, уже смеркалось. От горевших тел в воздухе разнесся ощутимый запах паленой плоти. Из-за дождя большой костер сильно дымил и тлел, вонь от этого становилась вовсе непереносимой. Малкиня не выдержал, пошел дальше в лес. Где неожиданно набрел на Свенельда.
Посадник врачевал сам себя, для чего и удалился в ложбинку в стороне. Малкиня и обнаружил его лишь случайно, уловив из кустов полные муки и надежды на чародейскую воду помыслы Свенельда. Когда вышел на него, Свенельд только взглянул на волхва и продолжал молча бороться со шнуровкой поножи, в которой просто хлюпало от натекшей крови.
– Помочь? – предложил Малкиня.
Свенельд только мотнул слипшимся от пота мокрым чубом. Лицо его было осунувшимся, темным от усталости, да еще и пересеченным темными кровавыми полосами, словно с медведем боролся.
– Сам справлюсь.
Малкиня читал его мысли, ничем не прикрытые, сосредоточенные. Ему они были понятны – точно по бересте их кто-то углем наводил. А думал Свенельд о том, что завтра он должен быть в силе, бой выигран, но это не конец, и завтра он опять должен стоять во главе дружины. А он так устал… Он столько крови потерял, голова кругом идет. Если сейчас не вернет себе силу, то рухнет в беспамятстве.
Малкиня все же помог варягу справиться с заскорузлыми от крови ремешками поножей. Видел рану – от колена и выше, до кости. И как этот упрямец мог сражаться, так истекая кровью? А другие? Малк насмотрелся сегодня на подобные раны, но ничего, люди вон говорят, что передохнут немного – и опять. Наверное, так же думают и древляне. И Малк впервые пожалел, что он не воин, что не умеет так же жадно поглощать жизнь… как и лишать этой жизни.
Он видел, как хмурился Свенельд, когда голубоватая вода полилась на тело – словно изморосью его покрыло, омыл лицо синевато светящейся жидкостью. Голова его стала бессильно клониться. Малкиня вдруг подумал: вот отберу у него, ослабевшего, сейчас бутыль с живой водой – и нет Свенельда. И Малфрида уже не жена ему, а вдовицей станет… свободной. Но сам же и застыдился подобных мыслей. Отвернулся, когда Свенельд ослабевшими, стареющими на глазах руками откупоривал золотисто мерцающую жизненную влагу.
Когда повернулся – Свенельд уже стоял, сладко потягиваясь. Никаких ран, даже этих темных царапин на лице не осталось, смотрит весело, засмеялся так, словно все его веселило. А ведь только едва не стонал от усталости и боли. И вот же… Впору напугаться, если бы Малкиня и раньше не видел уже подобного. Чародейская вода всегда силу удваивает, всегда дает новый раж к жизни.
Свенельд окликнул его:
– Эй, ведун! Как там, ярла Грима не нашли еще его люди?
– Вроде как нет.
– Плохо.
Свенельд с сожалением посмотрел на оставшееся в бутылях чародейское снадобье. И вдруг решительно пошел туда, откуда несло вонью погребального костра. Малкиня двинулся следом.
Оказалось, что по приказу Свенельда его друга Стоюна не положили на погребальный костер вместе с другими. Сейчас тело убитого дружинника покоилось в стороне, в зарослях. Видя, как решительно направился к нему Свенельд с живой и мертвой водой, Малкиня догадался о его планах. Даже попробовал удержать.