Ведьма княгини - Страница 137

137

Лицо княгини было неподвижно, как каменное. Она будто и не заметила приблизившуюся ведьму, не оглянулась, когда та встала за ее плечом. Малфрида молчала, только волосы ее еще развевались, отпуская чары, но уже спокойнее, а вот глаза продолжали светиться желтизной, зрачок сузился, она смотрела на град и видела то, чего не видела княгиня. Она видела улицы, заполненные перепуганной мечущейся толпой, видела носившихся обезумевших животных, плачущих, потерявшихся в этой сутолоке детей. Кое-кто еще пытался тушить пожар, но многие просто метались, не ведая, что делать. Отовсюду доносились крики и вопли ужаса и боли. Малфрида даже запахи различала – удушливого дыма, горелой плоти, опаляющего жара, горевшей древесины…

– Сейчас, – негромко сказала она Ольге. – Сейчас они откроют ворота.

Ольга медленно кивнула и впервые оторвала взгляд от пылающего града, оглянулась на своих воевод.

– Пусть все будут наготове. И ни одной живой души!.. Чтобы никто… Таков мой приказ!

Это и так все знали. Но стоявшего недалеко от княгини Асмунда даже дрожь взяла – такой непреклонный, злой, словно чужой, был голос у его госпожи. Асмунд сердито взглянул на Малфриду: неужели проклятая чародейка сделала Ольгу такой? Старому воеводе-кормильцу так было легче думать. А вот Претич сомнениями не мучился. Вскочил на коня, поскакал вдоль кромки леса, крича, чтобы все были готовы, чтобы выхватили оружие.

В самом Искоростене уже растаскивали завал позади ворот. Мокей сам выталкивал брусы из пазов, сам налегал на створку. И все же успел крикнуть тем, кто был рядом:

– С боем будем пробиваться! Иначе нас не пропустят.

Кому и кричал – неясно, на него наваливались, почти выталкивали наружу. Грохнув, упал мост, послышался топот, слитый с криками безумия и страха, но и некой надежды. Ибо сзади была огненная смерть, а впереди… тоже смерть.

Ибо едва древляне начали выскакивать на открытое пространство, как от леса с криками и воем навстречу понеслись отряды русичей. Они бежали по снегу и вопили в раже, только что светлое поле вмиг потемнело от их силуэтов, они разили оружием, наскакивали, голосили. Кинулись на охваченных паникой древлян, нанося удары направо и налево. Кричали и древляне, молили о пощаде, но ее не было. Тесаки и секиры опускались, вонзались копья. Обезумевшие древляне метались и падали, некоторые пытались сражаться, но их подавляли числом, вспыхивавшие было схватки превращались в резню, в избиение.

Мокей успел на бегу скинуть свою волчью личину, постарался смешаться с русичами, благо, что его кольчуга была схожа с их доспехами. В полумраке так разошелся, что стал рубить всех, кого мог достать – и своих, и чужих. Ему главное было добраться до леса, затеряться среди деревьев, исчезнуть, бежать. Ибо Искоростень и все его жители были обречены, Ольга творила свою месть по убиенному мужу, она обманула их, как и ранее. А значит, тут спасется лишь тот, кто выскользнет. Это уже не бой, не за что больше сражаться, надо бежать.

Вокруг все росла груда мертвых тел. Все новые жители Искоростеня выбегали из охваченного пламенем города, чтобы пасть под ударами мечей. Воины, женщины, дети, старики – все стали жертвой в этом избиении. Мертвые падали под ноги наступавшим – их топтали так же равнодушно, как бревна.

Обычно русичи не проливали зря крови пленных, поскольку сильных рабов можно продать с выгодой, пленные – не последняя добыча в походах. Но на этот раз им был дан иной наказ, да и общий раж смертоубийства уже овладел всеми. Было все равно, кого убивать – пригожую бабу, нарочитого мужа или случайно мелькнувшую в толпе спасавшихся от пожара овцу. Люди не замечали, что уже светает, не чувствовали усталости, всех обуяло одно желание – убивать, убивать и убивать!

Когда Мокея обожгло в боку, он даже не сразу это заметил, просто вдруг стало тяжело бежать, сложно увертываться от наскоков, отпихивать разбегавшихся в попытке спастись своих же. В какой-то миг он осел на землю. Снега уже не было – была грязь, смешанная с кровью и порубленной человеческой плотью. Древлян было очень много, некоторые уже пали, иссеченные и искореженные, смотревшие застывшими взорами в небо, другие пытались, как и Мокей, отбиваться, были и такие, кто прорывался, несся к спасительному лесу. Но и там их настигали, опять убивали. Воздух был полон криками ярости и боли, пропитан запахами железа и крови. Мокей попытался ползти, почти бессознательно, почти на одном усилии воли, сам едва ли соображая, что еще жив.

Некоторые из древлян кинулись обратно в пылающий град. Таких не трогали: пусть горят себе. Зато гнались за теми, кто пытался спастись вплавь по реке, и спокойные воды Ужи уносили по течению лишь трупы. Бойня длилась больше часа. Все вокруг было пропитано ощущением смерти, и когда вдруг вспыхнуло солнце… Солнце, которого так долго не было над землей древлян, – оно осветило ужасающую картину крови, смерти и грязи. Такое солнце уже не могло обрадовать никого. Одни все еще пребывали во всеобщем раже смертоубийства, другие были мертвы… Только черный дым от Искоростеня плыл к непривычно ясному небу, затеняя яркое светило, словно стремясь скрыть от его лика ужас творимого на земле.

Но смерть еще не окончила свою жатву. Охмелевшие от крови и победы русичи бродили по полю боя, усеянному трупами, добивая раненых. Асмунд и Свенельд хотели было прекратить резню, но ничто уже не могло сдержать опьяневших от крови победителей.

Свенельд, пошатываясь, пошел туда, где стояли вдохновительницы происходящего – княгиня и ее ведьма. Лицо Ольги оставалось по-прежнему спокойным, ужас творящегося на глазах ее не поколебал. А вот Малфрида как будто даже отступила, край капюшона нависал на лицо, словно ведьма хотела так закрыться от всего. Но на нее Свенельд даже не взглянул. Смотрел на Ольгу.

137