Ольга молчала какое-то время, только рука ее все так же продолжала ласкать свернувшегося на ее коленях Морока.
– Ты что же думаешь, мне такое приказать не хочется? Да я бы… Огнем и мечом прошлась бы по непокорному племени древлян… если бы могла. Однако… – она вздохнула горько и глубоко: – Весть дурную я получила, боярыня. Ужасную весть. Оставленный в живых дружинник Игоря передал мне еще кое-что от них. Ведь не просто так они осмелились князя киевского казнить. Силу они за собой чуют. И войска собрать сумели, Свенельд тот же проморгал, и с соседними племенами волынян да уличей сговорились объединиться. Но хуже всего то, что древляне светлых богов отринули. Отказались от подателей света и урожая, а стали почитать смерть – Морену и Чернобога жестокого. И заручились их помощью, для чего отдали им в жертву дружину да и самого мужа моего… А такая жертва, как правитель целого края, силу немалую божествам придает. С такой силой они не то что людей погубят, они и против светлых небожителей восстать смогут. Поэтому у древлян сейчас такая дерзость. Все темное и нелюдское будет им подчиняться, любая нежить за них встанет. Леса древлянские и так всяким колдовством полнятся, сама то, поди, знаешь, а теперь… Теперь и представить страшно, что они могут. Твой муж Свенельд некогда победил нечисть древлянскую, но ее сейчас у древлян куда больше. Али не ведаешь, что темная сила всегда скорее на зов откликнется, чем светлая, всегда возрадуется и восстанет, когда люди ей подчиняться начнут? Волхвы древлянские всегда сильнее наших были. И если эти чародеи, да еще при помощи темных богов, выступят против нас… Уж и не знаю, сможет ли Русь против подобного устоять. Ну, что ты так глядишь на меня? Возьмешься помочь теперь? Мне сказывали, ты можешь.
Малфрида медленно поднялась, глаза ее были огромными и испуганными.
– О небо, да на что же это они решились, кто надоумил такое злодейство совершить? Темные боги… Они ведь никого не жалеют, никому особо не покровительствуют, а все больше жертв просят. И волхвы древлянские… Народ бы свой пожалели. Ибо теперь…
Она боялась и произнести это вслух. Понимала, что теперь в древлянских лесах воцарилась страшная беда. Светлые боги отступили, не будут нести урожай, не будут посылать детей матерям, а станут взамен поднимать тех, кто уже умер. Мор и болезни отнимут жизнь у людей, но не уложат в сырую землю, а пустят бродить кромешниками. Смена зимы и лета прекратится, все живое будет гибнуть, только морок и наваждения расселятся там, где раньше жили люди. Опустеют древлянские селения, зарастут бурьяном тропы, а там, где раньше торги шумели, только духи лесные будут справлять свои праздники. И если кто из древлян уцелеет… Останутся ли они людьми?
– Зато свободными станут, – подсказала ей словно с издевкой княгиня.
– Но свобода ли это, если не будет для чего жить?
Ольга внимательно смотрела на взволнованно поднявшуюся древлянку, видела, как та побледнела, как застыло в страхе ее лицо.
– Ну что, возьмешься ли помочь мне своим чародейством?
Малфрида нервно облизнула внезапно пересохшие губы.
– Меня некогда волхвы в чащах обучали всякому. Потом же… Потом Свенельд меня увез. А больше я ничего не помню. Спрашивала было у мужа, но он не отвечает. И я не ведаю, отчего меня считают колдуньей. Но уже поняла, что ваши поляне уверены, будто любая древлянка чародейка. Но я ничего не могу…
Она развела руками, испытывая беспомощность, хотя где-то в глубине души у нее осталось ощущение недосказанности. Но не говорить же княгине о своих странных снах и обрывочных воспоминаниях?
Княгиня уловила колебания Малфутки. Взгляд ее стал острым, в лице появилось что-то жесткое.
– А вот мне сказывали о тебе иное, – вымолвила она со злобой, даже согнала с колен котенка. – И Асмунд, и Свенельд твой, и черниговский воевода Претич о тебе рассказывали, что ты одним взмахом руки валила людей, что ураган снопы, что молнии из пальцев выпускала и слыла у древлян могущественной чародейкой. И что сила в тебе имеется немалая. Отчего же теперь таишься? Опасаешься недоверия к чародейкам люда, злости толпы страшишься, что затаилась? Ну так поможешь мне, я тебя от всех обороню, властью наделю, защищать стану. Помоги мне только! Ведь против чародейства люди не сдюжат. Тут другая сила ведовства и чар потребуется.
Малфутка видела, как нетерпеливо и гневно полыхают глаза Ольги, но не знала, что ответить. Но княгиня не торопила, ждала ответа. Наконец Малфутка вымолвила:
– Свенельд всегда сказывал, что люди сильнее нечисти, что могут совладать с любыми чарами, если не убоятся…
– Значит, не хочешь, – перебила, выдохнув с ненавистью Ольга. – Тоже воли для своего дикого племени захотела? Ну что ж. Значит, и не любила ты Игоря, не хочешь отомстить за него. Но учти: если отступлюсь от тебя, то и Свенельд твой тебе не поможет, значит, пропадешь тут… совсем одна!
– Да не могу я! – почти взмолилась Малфутка. – Не чую себя чародейкой, не могу!..
Но Ольга уже отвернулась, резко забросила на плечи широкий кожаный плащ, пошла к двери. Но у порога остановилась, как будто что-то обдумывая. И сказала, не поворачиваясь:
– У тебя еще есть время на размышление, Малфрида. Но я одно скажу: если поможешь, я открою тебе, где твоя дочка Малуша. В том мое княжеское слово, а оно крепче булата каленого.
И вышла, захлопнув тяжелую дверь перед лицом кинувшейся за ней древлянки.
Малуша… Так некогда Малфрида нарекла свою дочь, рожденную по большой любви от варяга Свенельда.