Малкиня все же поднялся, схватил амулет с выбитой на нем скалящейся улыбкой, стал что-то быстро говорить. Но отдернул руку: амулет Чернобога неожиданно стал горячим, как будто божество не помогало, а только злилось. Но помощь уже была не нужна. Лес стихал, кусты и лапы елей качались медленней, все успокаивалось.
Малфрида спокойно подняла оставшуюся лежать на земле отвратительную кисть, отряхнула ее от хвои и спрятала в калиту на поясе.
– Что это у тебя? – спросил Малкиня.
Ведьма одернула накидку, а на волхва взглянула едва ли не с вызовом.
– Что-то, как погляжу, не так и уверенно справляешься ты с разнузданной нежитью, ведун. Если бы не мой амулет, заигравшиеся духи посмеялись бы, наблюдая, как медведь нас дерет.
Малкиня не отвечал. Он понял, что у Малфриды есть могущественный оберег, способный и преграждать доступ в ее мысли, и оберегать хозяйку.
– Что это? – опять спросил Малкиня.
– Подарочек Кощея, – засмеялась Малфрида. – И уж поверь, он понадежнее будет ваших оберегов Морениных.
Малкиня судорожно сглотнул. Подношение от Кощея…
– Кощей не властен в этих землях, – сказал он сурово. – И с Чернобогом они извечные недруги, и Морена у Кощея супруга непокорная, ненавидящая его. Здесь их поле власти.
– Да ну? – насмешливо вскинула темные брови Малфрида. – А вон косолапый-то убежал, как и от рогатины не бегает.
Малкиня вдруг понял, что ему надо сообщить своим о присутствии амулета враждебной силы. Силы даже не светлых богов, от которых темное колдовство оберегало лес, а других хозяев тьмы. Но это значило предать Малфриду, а этого он не мог. Он любил ее, и она это знала. Ах, освободиться бы ему от этого чувства!.. Но людские страсти, людское сердце порой посильнее любых чар бывают.
– Пора возвращаться, – только и сказал он. – Мы долго отсутствовали, на это могут обратить внимание. А если в Малино узнают… – он подумал немного и сказал: – Если тебя кто узнает, я ушлю того подалее.
Они вышли из леса, когда уже начинало смеркаться, темные тучи опять затягивали небо, строения Малино сливались в этом мраке в одну сплошную громаду, как и избы селения на берегу. Было видно, как волхвы по традиции обходят с заклинаниями постройки, чтобы разошедшиеся духи не смели приближаться к людскому жилью. Но они сейчас и не смели. Ибо в усадьбе было сегодня весело: даже сюда, на опушку леса, долетал шум, слышалась музыка и пение. Похоже, счастливый Мал устроил для прибывшей невесты веселое пиршество.
И еще они увидели, как из ворот усадьбы выехал верховой. Видать, его наделили особой силы оберегами, если пускался по лесной дороге ночью. А ведь несся во всю прыть. Малкиня едва распознал гонца в надвинутом на лицо меховом колпаке.
– Кто это из лесных древлян умеет так ловко с конем обращаться? – удивилась Малфрида, наблюдая за конником.
– Это…
Но Малкиня сдержался, не назвал ей имя проехавшего. Мокей вдовий сын, лесной торговец, который с недавних времен стал одним из служилых людей князя Мала. Но Малфриде не стоило напоминать о том, кто некогда возглавлял толпу ее преследователей.
– Да так, один из людей Мала Древлянского, – ответил Малкиня небрежно. И отвлек Малфриду, указывая на еще не запертые ворота: – Вон гляди, муж твой нас ждет. Небось волнуется, где это его женка с волхвом пропадала.
– Волнуется? – как-то грустно переспросила Малфрида. – О нет, Свенельд скорее гадает, куда это Мал в ночь своего человека отправил.
– Ясное дело куда. В Искоростень, сообщить о приезде княгини.
Так, переговариваясь, они и подошли к воротам, где, широко расставив ноги и откинув гордую светловолосую голову, стоял Свенельд. Он отступил при их приближении, пропуская во двор, слова не сказал. Но Малкиню так и оглушило исходящей от него ревнивой обидой. Но это и позабавило, он даже усмехнулся в темноте. Что ж, пускай хоть этот думает, что у него все ладно с чародейкой. Ибо нет между ними ничего, что согрело бы сердце Малкини.
Терем князя Мала в Искоростене был богат. Поселившийся в нем в последнее время верховный волхв Маланич с удовольствием расхаживал по его переходам, касался вычурной раскрашенной резьбы на столбах-подпорах, оглаживал растянутые на бревенчатых стенах пушистые шкуры, ступал по крашенным в алое войлочным дорожкам-половикам. Везде вышивка, везде богатые тканые полавочники, чисто выскобленные половицы. Но особенно волхву нравились светильники в гриднице: они стояли по обеим сторонам княжеского трона-кресла и были похожи на змеев-ящеров на мощных когтистых лапах, с запрокинутыми к потолочным балкам оскаленными пастями-чашами, в которых горел огонь. Мастерски выполненные, с искусно выделанной чешуей и выпученными глазами, словно оскаленные ящеры испытывали натугу, извергая это мягко пылавшее пламя. Красиво! Мал приобрел их не так давно, все похвалялся ими, говоря, что когда княгиня Ольга прибудет к нему в терем, она поймет, что не за дикого князя выходит замуж, что ее тут ждут роскошь и уют, что лелеять ее Мал будет, любимой женой сделает. Он все время только и твердил, что теперь Ольга свободна и может стать его княгиней, родить ему сыновей. Ничего этому потомку древних древлянских князей так не хотелось, как получить от Ольги сына. Именно от Ольги! Некогда Маланич сам наворожил, что у Мала не родится сын ни от какой иной бабы, только от гордой княгини киевской. Кто бы тогда мог подумать, что так ладно у них получится! Ибо, когда они решили погубить Игоря, Мал с готовностью поддержал их, понимая, что в этом для него единственная возможность получить в жены Ольгу и приобрести долгожданного наследника. Теперь же, когда Ольга прибыла, Мал так и сорвался, так и полетел ей навстречу сизым соколом.