Ведьма княгини - Страница 69

Правда, верховным кудесником Маланич стал недавно. До этого власть имел мудрый Никлот, самый древний житель племени, помнивший те времена, когда и князей не было. Когда боги в леса с небес сходили и являли себя людям. Никлот же пил мертвую и живую воду и жил так долго, что и глаза его выцвели. Он считался самым мудрым, и Маланич подозревал, что Никлот знает о желании соперника занять его место. Но старик не мешал ему. Даже наоборот, сгинул однажды невесть куда, как будто специально место освободил, ну а уж Маланич добился, чтобы его избрали верховным служителем. Да только Маланич не забыл, как однажды Никлот сказал ему, что он не опасается Маланича, раз Малфриде сила дана. Ну и предсказание Вия, что именно Малфрида его погубит… Тогда-то Маланич и замыслил обмануть судьбу, убив прежде ведьму. Думал, так доброе дело для всех сделает, не только для себя. Но вот она опять здесь. Женщина, которая погубит его племя.

Маланич остановился, в груди стеснило от неожиданной догадки. А может, зря он саму Ольгу недооценивает? Вон она у власти удержалась и без мужика. Не долго пока, но держится же. А ныне явилась тризну по убиенному князю совершить. По покону так и полагается, однако Маланич вдруг вспомнил, что ему Мокей о властности и непреклонности Ольги сказывал. Они погубили мужа этой женщины. Что, если все помыслы Ольги только на то и направлены, чтобы отомстить? Но разве с такими мыслями едут к врагам с небольшим войском?

Маланич вышел из гридницы, прошел мимо задремавшего у стены охранника. Был тот час, самый глухой и тихий, когда даже шалившие домовые утихомиривались и разлезались по своим кутам и подполам. Тихо-то как. Только поскрипывали деревянные ступени, когда волхв поднялся на верхнюю галерею. Терем древлянских князей в Искоростене находился на скалистом мысу над рекой Ужой, другие более поздние постройки обступили его полукругом. Маланич стоял, опершись о перила, вглядывался в зыбкий серый отсвет вдали. Все четче стали вырисовываться силуэты темневшего в отдалении леса, молчаливого в эту пору, когда и нелюди уже не шалят, когда все затихает, и только белесый туман ползет по траве, мутный и похожий на небытие. Слева от Маланича тускло блеснула излучина Ужи, темнели гранитные глыбы утесов на ее берегах. В такое время любая мысль замирает, но именно сейчас Маланич вдруг понял, что ему нужно сделать, и воспрянул духом.

Он не велел будить Мокея, но приказал подготовить для того лучшего коня, какого найдут в конюшнях. В древлянских лесах кони считались роскошью, а этого гнедого Маланич сам оглядел, велел наново перековать. Нелюдь страшится кованного человеком железа, да и лошадей не любит. Как и лошади безмерно страшатся всего необычного, потустороннего. Этого же коня Маланич повелел накормить самым отборным зерном с особыми травами, которые сам подмешал, заговаривая от страха и на силу. Так же осмотрел в хранилищах княжеского терема луки и стрелы, выбрал один из наилучших, крепкий, из древесины трех сортов, усиленный по спинке воловьими жилами, защищенный от сырости толстым слоем гладкого черного лака. Стрелы волхв тоже выбирал отменные, ровные, с узкими острыми наконечниками, оперенные ястребиным пером. Когда ему сообщили, что Мокей уже встал и завтракает в людской, он опять-таки не торопил его. Сам же поднялся в свою горницу, где выбрал наиболее сильные амулеты Чернобога и Морены безголовой, сам шептал над ними заклинания, сам направлял на них силу, даже вспотел. Но главное было подготовить самого гонца.

Когда волхв спустился в гридницу, оказалось, что Мокей его уже ждет. Проведал, что Маланич не единожды о нем справлялся, и сам пришел. Толковый парень.

Маланич оглядел своего поверенного с особым интересом. Отметил его ловкую сильную фигуру, широкий разворот плеч.

– Ты ведь хорошо умеешь стрелять из лука, Мокей?

Парень широко улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы. Подбоченился, откинув за плечи чисто вымытые русые волосы, ногу в добротной постоле горделиво выставил, словно перед кралей какой красовался.

– Али я не в древлянском краю рос, прославленном своими стрелками-охотниками?

– Да, да, – думая о чем-то своем, согласно кивнул Маланич. – Да ты и ездить верхом мастак, не всякий древлянин таким умением похвалиться может. И ты разумен, смекалист, ловок.

Мокей продолжал улыбаться похвале, только в глазах его будто веселье угасло, смотрел пытливо, ждал, чем эту похвальбу волхв окончит, какое поручение даст.

И Маланич сказал: пусть Мокей садится на крепкого гнедого коня и скачет в Малино. Если Ольга княгиня еще там, пусть не подъезжает, а осторонь держится, незаметным станет. Если же Мал уже отправил ее к месту захоронения мужа, пусть следом двинется, но по-прежнему держится в сторонке, наблюдает да выжидает. И как подвернется случай, пусть метнет в нее каленую стрелу и убьет княгиню Руси.

Улыбка на лице Мокея застыла: он продолжал улыбаться, но это уже была просто гримаса. Спросил как будто через силу:

– Зачем русскую княгиню мне убивать? Да меня по всей древлянской земле проклянут за это. Она ведь прибыла, чтобы мир заключить, дать древлянам возвыситься, помочь им вернуть прежних богов. Устали люди от злых сил, гибнут, жизнь в селищах замирает. А тут всяк знает, что если сойдется Ольга с Малом Древлянским, можно будет опять Роду и Рожаницам поклоняться, призвать Перуна, чтобы молнией утихомирил нелюдей.

Теперь он совсем не улыбался, в глазах угрюмое выражение появилось. Но Маланич терпеливо выслушал все, что тот говорит. И лишь под конец спросил: