Ведьма княгини - Страница 84

Но тут белый волк ловко перескочил через голову и обернулся опять волхвом Маланичем. Он был растрепан, еще тяжело дышал, стал оправлять разметавшиеся волосы. Раньше Мал никогда не видел его таким: светлые длинные волосы торчали как попало, в них застряли сухие листья и хвоя, словно у девицы, какая в купальскую ночь по чащам с милым-разлюбезным бегала. И Мал даже рассмеялся… по-человечьи. Выпрямился, высвобождаясь как из звериной личины, так и из сероватого вязкого дыма, какой опять шел с ладоней верховного волхва на князя. Такой же дымок окутывал и Шелота с Пущем, тоже растрепанных и запыхавшихся.

– Ох и славно же это было! – почти весело воскликнул Мал, и тут же зажал ладонью рот, до того громко, почти кощунственно прозвучал его голос в тишине этого места.

Этого места… Ибо Мал уже понял, куда они так скоро смогли добежать в обличье волков-оборотней. Место убийства Игоря Киевского, место, где в огромном чреве Морены спалили дружинников князя. Это было капище темных богов, к помощи которых обратились древляне, чтобы обрести силу. Темную силу, какую следовало пополнить, чтобы колдовские древлянские чащи не пропустили в свои пределы чужаков с Руси.

Маланич неспешно начал спускаться по пологому склону холма. Шелот и Пущ двинулись за ним. Мал же на миг задержался. Взглянул на березы, вспомнил, что был одним из тех, кто перерубал удерживавшие их склоненными веревки. Он помнил, как на него упали капли крови его врага Игоря. Помнил, как орал и радовался тогда. Теперь же отчего-то было жутко. Он побоялся даже поглядеть туда, где внизу находились обугленные останки огромного изваяния Морены, в которой сжигали жертв, не хотел смотреть туда, где стоял темный идол Чернобога с железным лицом без глаз. Но именно туда сейчас шли волхвы, именно ради этого они примчались сюда в чудесном чужом обличье. И Мал тоже пошел следом. Оставаться одному под этими березами ему совсем не хотелось.

Гигантский остов Морены, казалось, и поныне сохранил запах паленой плоти. Такого не могло быть, но Мал все же закрыл лицо полой накидки. Под ногами что-то похрустывало, то ли камешки, то ли остатки костей жертв. Мал старался ступать как можно тише. Волхвы говорят, что тут есть особая сила, они недаром выбрали именно это место для жертвоприношения, но Малу казалось, что для простого человека, каким он и был, это место не несет в себе ничего, кроме мрака.

На темный высокий силуэт Чернобога он опасался и поглядеть. Волхвы выстроились перед ним, что-то бубнили в темноте, воздевали руки. Потом замерли и стояли столь неслышно, что Мал различил, как гудят в сыром ночном воздухе комары. Один больно укусил в шею, Мал хлопнул ладошкой. Хлопок вышел каким-то громким, неподобающим. И волхвы тут же повернулись к нему.

Князь постарался взять себя в руки, сказал, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:

– Огонь бы разожгли, совсем темно.

– Правильно говоришь, княже, – с готовностью отозвался Маланич. Сделал жест Пущу, тот протянул руку, и на камне перед Чернобогом, в изголовье останков огромной Морены, вдруг загорелось пламя. И какое-то странное пламя, без тепла, белесое, даже немного зеленоватое. Мертвенное – как отметил про себя Мал.

Волхвы медленно двинулись вокруг изваяния Чернобога, что-то напевали, в горле у них клокотало. В их движениях была величавость, плавность. Они обошли его раз, другой, третий. Самое необычное, что Мал стал как будто подремывать от этой неторопливости и унылости их песен. Но когда волхвы так же стали обходить вкруг огромного остова Морены, Мал не пожелал остаться один у жуткого идола и этого странного ровного пламени, засеменил за ними. Вот так и шли они цепочкой, опять бубнили что-то слаженно, но Мал не мог понять ни слова. И когда, обходя в очередной раз распростертое тело подземной богини, они приближались к идолу Чернобога, Мал видел, как на его железном лице отсвечивают отблески колдовского огня. Создавалось впечатление, будто пробудившийся от долгой спячки идол наблюдает за ним. Да как он мог, если глаз у него нет? Рот по идее есть, а глаз… Зачем ему глаза в его подземном мире?

И все же у Мала было ощущение, что божество за ним наблюдает, поэтому он боялся оглянуться на него, когда двинулся за церемонными волхвами по третьему разу обходить изваяние Морены.

Но особенно страшно ему стало куда позже, когда Маланич начал творить какие-то свои особые заклинания, невесть откуда вынул широкую плоскую чашу. В руке его оказался нож, и он протянул его Малу.

– Надрежь десницу, княже, пусть капли твоей крови падут в сей сосуд для наших богов-защитников.

Лезвие холодного каменного ножа было остро отточено, Маланич предупредил князя об этом, но от страха Мал все равно резанул по руке куда сильнее, чем намеревался. Больно было, и он даже забеспокоился, как же он побежит назад волком, когда лапа порезана? Он почти с удовольствием подумал, как хорошо опять будет стать зверем… как хорошо будет поскорее убраться отсюда.

К нему приблизился Маланич, принял у него нож, а потом неожиданно срезал им у Мала прядь волос. Мал и спросить не успел – на кой она ему, как Маланич указал на Чернобога.

– Сейчас мы поднимем тебя, княже, а ты смажешь своей кровью уста защитнику.

Малу стало вдруг так страшно, что едва не кинулся прочь. И даже вспомнилось предостережение Мокея. Да что это хочет от своего князя страшный Маланич?

Но Пущ и Шелот уже стояли перед идолом, пели что-то тягучее, Маланич подталкивал его, и растерянный Мал так и полез с чашей на скрещенные руки волхвов. Они его подняли, и Мал совсем забыл, кого просит, заикаясь и творя по привычке мольбу к Роду и чурам-прародителям, стал мазать из чаши железную личину божества. Ну, наверное, там, где полагалось быть рту… пасти. А потом так быстро соскочил на землю, что оступился и упал, выронив чашу.