Ведьма княгини - Страница 53

– Пойди за нашего князя, раскрасавица! Мал у нас хороший! Родовитый, ты чести в том не уронишь! А мы… А я… Думаешь, сладко мне уже который месяц дитеночка перенашивать? Не родят наши бабы, не растут наши дети, а нежить лесная их еще и в чащу требует. Уже двоих я с подворья отдала, словно и не кровиночка они моя. А как же иначе? Нежить с нас дань требует, когда капустой, когда молоком, а когда и дитя забирает. За это они нам дичь прямо к подворью пригоняют, ведь самим в лес теперь пойти гибельно. Кто пойдет – уже не возвращается. Вот и сидим у очагов. Нежить-то по-прежнему пламени Сварожьего опасается, дымом печным брезгует. По ночам духи почти в дверь скребутся, когда вспаханная борозда силу теряет. Волхвы сказывали, что дружить мы с нежитью будем, да как же можно это, если они нелюди, если к теплой кровушке тянутся.

Пока она говорила все это да слезы лила, откуда-то с полатей слез старый дед с белой как лунь головой и длинной тощей бородой. Подошел, опираясь на клюку, даже стукнул ею об пол, привлекая внимание.

– Я много лет живу, – сказал неожиданно сильным голосом. – Помню время, когда и Олег над нами не властвовал. А как пришел, то я и сам против него в сече выступал, а потом был среди витязей, что ряд с ним о покорности древлян складывали. Горько тогда нам было, но теперь стало куда горше. Нелюдь – она-то всегда в наших лесах баловала, но добрым оберегом от нее оборониться можно было. Теперь же… Тьфу… Охотники и рудокопы к очагам жмутся, как дети к коленям матерей. И вот что я скажу: если не пойдешь ты, пресветлая, за князя Мала нашего, много жизней безвинно погубленных на твоей совести останутся.

– На моей? – вскинулась Ольга, резко встала, разлив на богатый подол опрокинувшийся ковш с сытой. – На моей совести? На вдове убитого вами правителя? Так вот что скажу вам: сами вы повинны, что богам светлым изменили. Потому и беды на вас обрушились, ваша это вина!

От ее резких слов, от яркого огня в ее светлых очах древляне отшатнулись. Милюта округлил глаза, его жена попятилась, дед старый замахал руками, будто обороняясь, другие сородичи Милюты отступили, хмурясь.

К Ольге кинулся Свенельд, приобнял за плечо, усаживая на место.

– Тихо, тихо, голубушка! Не неси напраслину. Они свободы своей еще не забыли, помнят ее по россказням старцев, их пригибать не следует. Вспомни, как с Игорем поступили, когда их прижал.

– Как с Игорем моим поступили?.. Вот пусть теперь и маются!

Свенельду все же удалось увлечь Ольгу за занавеску на женскую половину избы, велел одной из Милютиных невесток взбить перины на ложе для княгини, нести теплой воды. А сам все нашептывал Ольге, что древлян не гневить да пугать надо, а уговорить, чтобы весть послали о покорности Ольги, что едет к жениху она. Но Ольга была так мрачна и подавлена, что Свенельд предпочел оставить ее отдыхать, а сам занялся решением всех вопросов.

Когда же вернулся, то заметил, что Малфриде уже удалось разрядить обстановку, она почти весело разговаривала с Малютой и его домочадцами. Ее местный выговор успокоил древлян, и теперь Малфрида заливалась соловьем, уверяя, что не зря ее Ольга сделала своей приближенной, что княгиня хочет обычаям древлянским научиться, говору их. А то, что бушует порой, то от горячности нрава. Ведь Игорь ее баловал, лелеял, она того же и от Мала ждет. И надо, чтобы кто-то из древлян послал к князю в Малино весточку, что невеста долгожданная к нему едет. А то… Если сгинет в лесах раскрасавица киевская, древлянам еще долго придется терпеть почуявшую силу нежить.

«Ну и умница она у меня! – с неожиданной теплотой подумал Свенельд. – Ну и помощница!»

Стоял чуть в стороне, наблюдая, как вокруг Малфриды собираются в кружок домашние Малюты. Она по чести перво-наперво деду старому место подле себя предложила, потом одному из сыновей Малюты так улыбнулась, блеснув озорным взглядом, что тот просиял и стал поправлять растрепанные вихры. У Малюты тут жили всей большой семьей, старшие сыновья с женами, внуки, братучада, дальние родичи-приживалы, служившие ему как прислуга и питавшиеся от его стола. Некогда, служа на погосте, Милюта богато поднялся и не таким худым и изможденным был, а чисто боярин выглядел. Теперь же вон просто старик измученный, былых шуток-прибауток от него не дождешься. И что ему было от службы у Свенельда отказываться? Все мятежная древлянская кровь. А того не поймет, что в сильном государстве и слабое племя в рост идет. Теперь же… Теперь Свенельд стоял и слушал жалобы родственников Милюты на свою Недолю злую. Ишь как их всех Малфрида в единый миг расположила к себе. Эти не ведали, что с ведьмой общаются, но потянулись к ней, почуяв соплеменницу. Рассказывали, что раньше они смело по своей земле ходили, а тут выбраться за пропаханную межу могут, только если духов задобрят приношением. Вон у Милюты уже двоих младшеньких пришлось увести за вспаханную полосу, оставить в лесу. А что еще потребуется… подумать страшно.

– Все верно, – отвечала Малфрида. – Нежить сама размножаться не может, а вот теплокровного к себе забрать всегда норовит. Духом тот не станет, зато стадо их нелюдское пополнить может. Главное, чтобы потом опять такой полулюдок к своим не примкнул – много бед от того будет. А что же вы хотели? С Чернобогом жить – Недолю свою кормить. Или о том вам волхвы ваши не поведали? Не сказали, что с темной силой всегда так: призвать ее гораздо легче, чем потом укротить.

– Но ведь Ольга приехала же, – заикнулся было Милюта. Но Малфрида только смеялась. И вольно же ей было так веселиться среди этих подавленных людей, которых даже привыкшему к крови и убийствам Свенельду жалко было. А этой хоть бы что.